С нашими специалистами намного проще, неприхотливы, работящи и особенно работящи когда наш главный по сотрудничеству приезжает. И едим мы все, что не предложат, только иногда достают наши из холодильников «мясо белого медведя» бутылку огненной воды и поют песню, про то что «выйдут в поле ночью с конем» Арабы понять не могут на хрена в поле ночью с конем ходить, да еще шарахаться до самой утренней зари. Вот такие дела здесь. А сами они как то уж очень переборчивы и ленивы в отличие от наших контрактников да призывников. Местному командиру неудобно, за своих подчиненных, когда те невыносимо для меня тупят, что-то прикрикивает на своем диалекте, который наш переводчик не понимает. Парашютисты спецназовцы зубоскалят проявляют рвение и снова беспросветно тупят да и хрен с ними. Через три месяца я уже до того освоился, что уже достаточно хорошо понимал, многие термины, и сленговые выражения, мог спокойно сделать заказ в кафе и поторговаться на рынке.
К этому занятию готовились долго и в основном я. На маршруте перехода я лично ползал, устанавливая растяжки, с сигнальными минами и маскировал схрон, который головной дозор группы должен был обнаружить. Однако все зря, не смотря на мой запрет пить воду самостоятельно на переходе, парашютисты выхлебали всю минералку из «Кэмел-Бэков», вспотели устали уже на десятом километре и сбившись в кучу, вместо походного порядка идут нестройным стадом даже не озираясь по сторонам. Мимо схрона прошли ничего не заметив. Даже таблички с надписью «SHRON blya». Плюнув на все, я иду сзади тылового дозора рядом с переводчиком и вяло перекидываюсь с ним фразами на русском. Метрах в двух впереди от нас бредет командир группы Хамза и делает вид, что вообще не прислушивается к нашему разговору и вообще не понимает русский.
— Смотри Серега, щас тыловой растяжку сорвёт под ноги вообще не смотрят..
— Да как сорвет? Леску отсюда уже видно.
Парашютист бредущий самым крайним вяло переступает растяжку, другой ногой её задевает. В небо со свистом взлетает сигналка. Группа сразу же падает на землю и не смотря по сторонам и не заняв обороны начинают галдеть между собой.
— Вот уёбок, — в сердцах произношу я, махнув рукой.
Тут же ко мне подскакивает Хамза.
— Andrew Andrew?
— Шуббадак? (Чо надо? местный диалект).
— Andrew what is uebok? (Андрей. что такое уебок?)
— Eee Hamza uebok is a old soldier(Ээээ да как же это сказать Хамза уёбок, это старый усталый солдат) Lion of special force special termin soldier special team(Лев спецназа, это слово упоминают между собой только солдаты подразделений специального назначения, и только между собой, этакий спешаловский слэнг).
Хамза белозубо скалится.
— Wow! Iam is uebok? (Ух ты! А я уёбок?)
— Yes you and you soldier nice!(Да кто бы сомневался, и ты и твои солдаты большиеееее уёёё…)
Арабский лейтенант со смаком повторяет новое для себя слово, жутко его искажая.
Переводчик неодобрительно смотрит на меня и покачивает головой.
Хамза поднимает своё подразделения что-то громко на них крича по своему.
Серега переводит:
— Он говорит, что русский инструктор зря вас называет львами пустыни, и типа они недостойны гордого звания уёбка и типа они порождения нетрадиционных сексуальных отношений иблиса, Хаттаба и всей Аль-Каиды..
— Ишь, ты как заворачивает, да толку с этого, — чуть грустно восхищаюсь я, мне охота под кондиционер и холодного пива с сухариками со вкусом бекона, или водки с селедкой, и самое ужасное мне уже хочется посмотреть Дом-2. Наверное это называется тоска по Родине.
Теперь иногда наблюдаю моменты как два арабских парашютиста-спецназовца, из моего подразделения встретив друг друга приветливо машут и в пол-голоса:
— Hi uebaak..
Все попытки арабов убедить, что самые крутые уёбки это всё же спецы из Штатов, успехом не увенчались. Тут арабы уперлись, за янки однозначно закрепилось «пендос» и не вышибить. Даже коллеги по Северо-Атлантическому Альянсу бритты, с которыми как то пришлось приватно пообщаться, похихикивая придерживались версии принятой всем миротворческим контингентом на Балканах. От российских «паратрупперов» они были в восторге, им довелось наблюдать прибытие наших ребят. Итальянцы и англичане, одетые в летний камуфляж и панамки радостно недоумевая, задали вопрос нашему офицеру, что это за странные войлочные сапоги, приторочены к рюкзакам наших бойцов, и зачем меховая подстёжка на куртках. На что наш офицер ответил кратко ёмко и загадочно:
— Зима и ниипёт!
На прощальном фуршете в миссии было весело, там была наша русская водка, и предчувствие скорого возвращения домой. И только наш «основной» испугал меня до икоты, нацепив на местный камуфляж, наши эмблемы «сельхоз-авиации» (десантные птички) и черный лаковый «Кавказский крест» (который продается у любой дуканщицы в милой сердцу Ичкерии). Все бы ничего, только местный командир батальона (впоследствии министр внутренних дел королевства) закатил спич минут на пятнадцать.
Серега уже устал переводить и тяпнув во время речи грамм двести пятьдесят «беленькой» глупо улыбался и нес ахинею. Местный комбат закончил свою речь уже по русски отвесив комплимент в сторону нашего «основного».
— И самый балшой спыцалист канешно ви палковник, ви настойаший уйобак, за вас!
— Урра, — в ужасе закричали мы и опрокинули свои рюмки с водкой, арабы хлобыстнули свою минералку.
— Сирёжа, — заплетающимся языком вопросил наш босс, — а чего значит последнее слово чой то я не понял?
— А типа крутой спецназер, лев пустыни так сказать местный диалект, — пробормотал Серега и потянулся снова к рюмке.